Blood And Roses

Ian Glasper "The Day The Country Died: A History Of Anarcho Punk"
Theme: Blood And Roses
Author: Ian Glasper
Translator: I(A)n(A)
Genre: Goth Punk, Post-Punk, Anarcho Punk

Blood And Roses считаются одной из лучших гот-панк групп в истории сцены – и вполне заслуженно, хотя сами они открещивались от ярлыка «готики» и всех мрачно-замогильных атрибутов вкупе с ним. Почему же они оказались в книге про британский анархо-панк? Как сказал когда-то Джерард из Flowers In The Dustbin, в то время было неважно, подводишь ли ты глаза чёрным или носишь штаны со стропами – или и то и другое. Любой, кого отвергало «нормальное» общество, мог стать панком. И пускай у Blood And Roses было мало общего в музыкальном отношении с Crass или Conflict, их взгляды на вещи были весьма схожи, а их образ жизни за кулисами сквоттерской сцены Лондона вызывает несомненный интерес.

«Я ничего не слышал о «готах» (не считая учебников по истории), даже много лет спустя после того, как Blood And Roses ушли с поля боя», - утверждает гитарист Боб Шорт. Он вырос в Вуллонгонге, неподалеку от Сиднея, и переехал в Лондон в 1979-м, когда ему наскучила его группа Urban Guerillas и жизнь в Австралии.

«Кто-то сказал, что мы прото-готы… но я до сих пор не знаю, что это значит. Я видел Banshees, и Sex Pistols, и PiL, и еще десятки менее известных групп из Top Of The Pops и воспринимал их просто как группы, такие же, как и Blood And Roses. Точно так же я считал Crass просто группой… Мне всегда попросту либо что-то нравилось, либо нет».

«Я никогда не относил нашу группу к конкретному жанру; мне вообще не кажется, что нас можно было вписать в какой-то шаблон. Когда мы выступали в Anarchy Centre, в этом не было ничего странного… я бы сказал, это были наши лучшие концерты. Там мы чувствовали себя как дома, там были люди, перед которыми нам было приятно играть. Но самый памятный для меня концерт прошел в Centro Iberico, когда мы спонтанно решили сыграть под конец вечера короткий сет, просто потому что все собрались в одном месте. Мы отыграли три песни, и зал просто взорвался. Шум в перерывах между песнями был чуть ли не громче, чем группа; он напоминал рык огромного зверя… это было круто».

Еще в Сиднее Боб взял на примету флагманов местной панк-сцены Radio Birdman – группу, которая добивалась всего своими силами, хотя и получала взамен в лучшем случае равнодушие.

«Да, мне очень нравился их подход к музыке. Они выбрали непопулярное направление и били в одну точку до тех пор, пока люди не начали их слушать… «Никто не зовёт нас играть – мы сами откроем свой клуб… ни один лейбл не хочет нас подписывать – мы сами издадимся!» Спустя пару лет DIY вошел в тренд, но тогда эта идея была поистине откровением: не нужно ждать, пока тебе кто-то даст зеленый свет, просто бери и делай.

«В Брисбене The Saints делали примерно то же самое, достаточно одного примера: их самоизданный сингл ‘(I’m) Stranded’ появился на прилавках на следующий же день после выхода LP Ramones. Все британские группы в тот момент стремились попасть на мэйджорные лейблы. Единственное место, где могли играть The Saints, - это у себя дома в гостиной; никто их никуда не звал. Хотя вживую они были великолепны. Я помню, как сидел в соседней комнате и слушал их саундчек, и от одного звука бочки у меня по спине бежали мурашки. В конце концов им удалось попасть на сцену, но они еле как отыграли сет, - стояли там, будто посреди шторма, и пытались перекричать рев в зале».

«Мою личность во многом сформировало понимание того, что ты просто делаешь то, что делаешь, и неважно, сколько раз тебя пошлют на хер. Ты делаешь это не ради славы, признания или денег; ты делаешь это просто потому, что не можешь не делать».

До Urban Guerillas Боб поднатаскался в Filth вместе с вокалистом Питером Тилменом, позднее фронтменом The Lipstick Killers, – эта безумная анархо-группа дала за свою историю всего несколько концертов, но оставила неизгладимый след в памяти тех, кому довелось лицезреть хаос, творившийся на сцене во время их шоу.

«‘Анархизм’ был скорее типичным молодежным нигилизмом, нежели чем-то еще, - признается Боб. – Хотя в моей лирике развивалась определенная политическая позиция. Написание песен и текстов было для меня наиболее важным аспектом. Играя на гитаре, я мог выпустить пар, но писать песни – это уже другое дело. В этом есть некая магия, и я говорю это со всей серьёзностью. Я подумал, что если у тебя в голове рождается нечто подобное, то ты обязан поделиться этим с другими. Как позднее сказала Лиза (из Blood And Roses), моей главной потребностью было высказаться и быть услышанным.

«The Urban Guerillas определенно можно было назвать анархо-панк группой. Политическая тематика звучала в нашей музыке всё громче… мы были антивоенной, антиправительственной, антирелигиозной группой. Мы называли себя панками, и мы выглядели как панки; нас объединило это знамя. Вместе мы были силой, и не надо быть гением, чтобы понять, почему меня привлекает эта идея. На нас смотрели так, будто мы прилетели с другой планеты, селяне зажигали факелы и начинали точить вилы, когда мы проходили мимо. И отхватывал я отнюдь не единожды».

После недолгих поисков крыши над головой в Лондоне Боб влился в растущую сквоттерскую сцену. И хотя поначалу она казалась куда более толерантным пристанищем, нежели  австралийская глушь, - увы, предрассудки не знают границ, а ограниченность мышления – поистине интернациональный феномен.

«Жить в сквоте было весело и ужасно, грустно и угнетающе. Нечто вроде сериалов ‘Coronation Street’ или ‘East Enders’, только без цензуры (британские мыльные оперы – прим.пер.) – вокруг нас были  нищета, болезни и смерть. Я испытывал такое сильное чувство привязанности и товарищества, какое, наверное, больше никогда не испытаю, но были и времена душевной боли и одиночества. У нас не было никого, кроме друг друга, но порой мы друг друга дико ненавидели.

«В разных сквотах была разная атмосфера. Скажем, трудно сравнивать Fire Station на Олд-Стрит с жилым комплексом Campbell в Ватерлоо, или Derby Lodge с Кингз кросс. Разные люди, разная музыка и разная наркота… два месяца проторчать в Лондоне – это был очень долгий срок. Однажды мы все нюхали спиды и слушали Ants, а потом принялись за валиум, и кто-то наверху вновь и вновь крутил пластинку Public Image ‘Theme’. Ты сидишь упоротый, и как-то не до того, чтобы встать и поменять диск; вдобавок, кто-то поднял рычаг и вырубился, и пластинка продолжает крутиться вновь и вновь. Слушать 24 часа в сутки Джона Лайдона, который кричит, что хочет умереть, – это не слишком благотворно сказывается на человеческой психике!..»

«‘Нас не страшит хаос, мы всегда жили в дырах в стенах…’ (We have nothing to fear from chaos, we have always lived in the holes in the wall…) Это неточная цитата, и я не помню её автора, но идея ясна. Бедность способствует политической активности. В то время как рабочий класс начал получать достаточно гражданских прав, чтобы голосовать за тори на всеобщих выборах, низшие слои общества всё больше росли… и сама система во многом этому потакала. Если ты получал пособие по безработице, аренда частной собственности в Лондоне была не вариантом, а муниципальное жильё было рассчитано в первую очередь на семьи. Если ты был молод, без гроша в кармане и хотел вести нестандартный образ жизни, тебе не было места в системе.

«Я думаю, довольно важно затронуть и тему насилия  в то время, - с сожалением отмечает Боб. – Это было похоже на микровойну, которая шла за кулисами внешнего мира. Поначалу скинхеды просто пытались «застолбить» cебе территорию – они требовали «свою» группу (Sham 69 и им подобных) и агрессивно выдворяли панков с концертов, но к концу 79-го дошло до того, что они стали в открытую нападать на сквоты.

«Первый концерт Crass должен был пройти в доме культуры в Ватерлоо. Банда из тридцати скинхедов ворвалась внутрь и продвинулась вперед на три четверти, а потом они стали вышвыривать людей из зала. В итоге остались самые «хардкорные» (хотя я ненавижу это слово, оно такое высокомерное) фанаты перед сценой. Расчистив заднюю часть зала, скинхеды двинулись дальше, к тем, кто стоял впереди. Всё произошло очень быстро, и было ясно, что они заранее спланировали этот набег.

Все помнят концерт Crass в Conway Hall, когда заявились члены СРП (Социалистическая рабочая партия в Великобритании (Socialist Workers Party) – прим.пер.) и устроили битву со скинхедами. Я тогда очень обрадовался, что они пришли, потому что, прямо скажем, слегка пересрался от перспективы быть избитым бритоголовыми отморозками. Думаю, тот факт, что Crass выступили с критикой SWP, многое говорил об их идеологии, однако стоил им потери нескольких друзей по сцене. Они преспокойно жили в своем комьюнити в Эссексе, тогда как мы были в постоянном страхе, что нам начистят задницу – причем в буквальном смысле слова!»

Как раз в сквоте на Олд-стрит Боб и встретил басиста Рут ‘Ruthless’ Тайндела. Однако группа окончательно сформировалась лишь тогда, когда они застряли в Кэмпбелле и познакомились там  с вокалисткой Лизой Кирби и барабанщиком Ричардом Морганом. Вчетвером они приняли весьма нестандартное решение использовать в качестве названия группы графический символ.

«Да, что-то типа свастики поверх серпа и молота в форме вопросительного знака, так что мы могли бы запросто исписать пару-тройку городских объектов хитровыебанными граффити. Но мы были отбросами общества – уличными бродягами, практически в буквальном смысле слова, - и никто бы даже близко нас не подпустил к своим владениям.

«Мы наскребли немного денег и попробовали записать демо в Alaska Studios. Результат был  кошмарен – после этого был большой соблазн выбросить свои инструменты на помойку. Какой-то чувак из Эссекса стащил одну из наших копий… так что мы теперь перед ним в вечном долгу!»

«В конце 1981-го мы наконец отыграли свой первый концерт в Bethnal Green. Мы были настолько ужасны, что кому-нибудь надо было вывести нас со сцены и избавить от этого позора. Мы едва отмучились с восемью из десяти песен и были даже не в состоянии слышать друг друга. После того, как мы полтора года пытались чего-то добиться, всё полетело в задницу. Рут принял разумное решение и ушел из группы, после чего ступил на путь саморазрушения…»

После этого на басу некоторое время играл один из наркотоварищей Ричарда с красноречивым прозвищем Клэфем (он и в самом деле был родом из Клэфема), и они выступили в Стоук Ньюингтон в Clissord Park под названием, вдохновлённым The Cramps, - ABCDEFG. Затем в группе появился басист Джез Джеймс, и в начале января 1982-го она дала свой первый концерт в качестве Blood And Roses в Anarchy Centre.

«Дней за десять до этого, в канун Рождества, в сквот вломилась банда скинхедов с операцией «буря и натиск». Казалось, что некоторые вещи никогда не меняются! Пару месяцев спустя Anarchy Centre стал единственным местом, где мы играли. Потом, когда он закрылся, мы часто выступали в Centro Iberico, и хотя мы также играли в Moonlight и паре-тройке других пабов, мэйнстримная тусовка по-прежнему была для нас закрыта. Позже мне рассказали, что так было якобы из-за того, что мы и еще несколько других групп играли в Anarchy Centre и переманивали народ из Lyceum, что привело к его закрытию. Довольно нелепая теория: в Anarchy Centre редко собиралось больше двух-трех сотен человек, что бы там ни говорили. В Вэппинг при всем желании невозможно впихнуть больше народа. Сейчас, если не обманывают слухи, Anarchy Centre стал вдвое больше, чем Уэмбли, - тогда в этом был бы резон».

В конце 82-го Blood And Roses записали в таком составе снискавшую положительные отзывы «пиловскую сессию» и EP ‘Love Under Will’, которое было выпущено в феврале годом позже (группа настояла на том, чтобы подписаться на лейбл Kamera в соборе святого Павла!). В 1983-м также увидели свет кассета “Life After Death’ (сборник концертных и демо-записей) на лейбле 96 Tapes и трек ‘ShM YHShVH’ на компиляции Kamera ‘The Whip’, которая позднее приобрела статус культовой.

 Несмотря на нехватку продюсерской руки и критику Боба, на этом EP были и несомненные удачи, к примеру, раскатистая и мрачная ‘Necromantra’ – мощная антивоенная месса под заманчивой готической мишурой. Благодаря этому треку они засветились в ITV программе ‘South Of Watford’, документальной передаче о позитивных аспектах панк-рока, которую вёл писатель Майкл Муркок.

Сытая по горло внезапным вниманием СМИ, группа на некоторое время распалась, после чего собралась в обновлённом составе с Ральфом Джеззардом на басу и договорилась в 1985-м с Backs Records из Норвича об издании своих грядущих релизов на лейбле Audiodrome. Результаты – альбом ‘Enough Is Never Enough’ и EP ‘(Some) Like It Hot’ – были весьма впечатляющими: композиторский талант, мрачное и атмосферное звучание, бесплотный голос Лизы, властно парящий над раскатистыми барабанами и скрежетом гитары Боба, - всё это демонстрировало громадный рост мастерства группы и ее творческую зрелость.

Однако к концу следующего года Blood And Roses приказали долго жить, в очередной раз распавшись – на этот раз навсегда, в самом расцвете своего творческого потенциала, лишив сцену ещё одной выдающейся команды.

«После того, как вышел альбом, Лиза забеременела, а это означало, что нам придется повременить с концертами, – рассказывает Боб. – Мы начали записывать новый альбом с барабанщицей Кейт, но студия была на грани закрытия, и события развивались быстрее, чем мы успевали сочинять песни! Зашла речь о том, чтобы поехать в тур по Америке с The Only Ones, но у нас не было денег, а наркота зашла за все мыслимые и немыслимые пределы. В конце концов мы решили забросить это дело и разойтись – да не с громом, а со всхлипом».

Переиграв еще в нескольких группах («Junkyard Blues среди них были мне ближе всего, их концерт на разогреве Subhumans в университете Стрэтфилда был проблеском удачи на фоне тотального разрушения, массовых беспорядков и пьяного безумия!»), Боб вернулся на родину в Австралию, где сейчас снимает малобюджетные фильмы и работает музыкальным директором в Horizon Theatre.

«Моя вера в потенциал анархического общества подверглась испытанию после того, как я съездил в гости к родителям своей девушки. Мне кажется, я провёл большую часть последних пяти лет в узких рамках сквоттерской сцены, и мой кругозор стал очень ограниченным. Даже когда мы ездили в тур, я ютился в фургоне и даже не мог остановиться, чтобы посмотреть на мир вокруг. Когда я ехал в поезде, меня вдруг поразило, насколько огромные расстояния занимают провинции, причем так живёт львиная доля западных цивилизаций, стремится к этому, да и не желает ничего другого. Я подумал, что шансы, что они захотят расстаться со своим образом жизни, крайне малы…»

«И всё же я продолжаю верить, что нужно стремиться самому подавать пример другим. Нужно жить так, чтобы не отступать от своих убеждений. Справляюсь ли я с этим? По крайней мере, пытаюсь. Когда я пишу, снимаю фильм или сочиняю музыку, я продолжаю идти по той же дороге, которую выбрал с тех пор, как в 1977-м у меня в голове засела одна дурацкая песня. Считаю ли я, что музыка способна изменить мир? Я знаю, что музыка может изменить мир, потому что музыка изменила меня самого… она изменила других, таких же как я… и это объединяет всех нас. Когда мы даём голос нашим идеям, мы даём их миру вопреки всем тем голосам, которые нас подавляют.

Я убежден, что картину мира формируют средства массовой информации. Если они заполнены прелестными юными созданиями, поющими про любовь и машины, это тоже меняет мир… в худшую сторону. Каждый, кто делает противоположное, меняет мир к лучшему».